Я тащила в охапке свою орущую двухлетку с горки, а в голове моей рвались бомбы.
Дыщ!
— В сугробе этом сейчас тебя оставлю! ( что, на самом деле звучит как «я отвергаю тебя, когда ты кричишь», «ты мне такая не нужна»).
Дыщ!
— Что ты орешь?! Все смотрят на нас!» (попытка управлять ситуацией с помощью навешивания стыда).
Бамц!
— Прекрати! Ничего не случилось! Что ты голосишь?! (обесценивание детских эмоций).
Дыщ!
— Сейчас получишь у меня! (бессилие и невыдерживание детских эмоций).
К огромному счастью, мною было прочитано много книг, что хватило ума и выдержки не открывать свой рот. Ударная волна от разорвавшихся снарядов не вырвалась наружу. Все эти ужасные слова остались только у меня в голове.
Внешне я просто продолжала тащить свою яростно сопротивляющуюся дочь. Она очень не хотела уходить с прогулки, хотя крепко замерзла и уже перегуливала свой дневной сон.
Силы мои были на исходе, все мышцы дрожали, а до парковки было ох как далеко. Я б, наверняка, дотащила бы ее до машины, пристегнула извивающуюся в автокресле и с выскакивающим сердцем и сбитым дыханием доехала до дома. А там спасительные успокоительные капли, а вечером стандартный телефонный разговор с подругой о тяжести материнства.
Неожиданным поворотом в этом банальном сюжете стала лавочка. В отличие от всех своих соседок, занесенных снегом, она была абсолютно чистая. На неё-то я и рухнула перевести дух…
Дочь продолжала рыдать, меня внутри тоже зашкаливало от эмоций…
Моя мама всегда с гордостью говорила, что я НИКОГДА не истерила. Что я была очень воспитанной девочкой. Как воспитывать двух-трёхлетку, чтобы не получить ни одного эмоционального коллапса, я примерно понимаю. Стыжение, запугивание, отвержение — и вуаля! Задеревеневший в эмоциях, удобный маленький человечек побоится выдавать вам любое свое недовольство. Куда уж там до громких протестов. Кстати, мама еще говорит, что я часто болела.. Ну а что ещё остается удобным детям, кроме психосоматики?
А потом я еще подумала, что вот уже сейчас, во взрослом возрасте, я могу орать и рыдать только, когда мне очень-очень-очень крайне жутко плохо! Делать это, конечно, я могу только там, где это безопасно, где сформирована крепкая привязанность. У меня, по факту, так только с мужем. Но и он когда-то способен это выдержать, а в каких-то случаях реагирует дистанцированием.
Ну ок, подумала я. Так случилось, что какие-то мои яркие эмоции отрицались с самого детства, и мне нельзя было их проявлять. Я до сих пор всё ещё учусь ясности в выражении своих «хочу» и «не хочу», прояснении границ, выражении своего недовольства. И вот сейчас моя дочь, два года от роду, тоже начинает учиться этому искусству. Поначалу оно действительно такое — без нюансов. Либо да либо нет. Нет переходов цвета и компромиссов.
И кажется, именно сейчас я кое-что могу сделать для неё. Не прикрикнуть, не запугать, не тряхнуть так, чтобы от испуга она перестала плакать, а просто увидеть принять…
— Тебе сейчас очень плохо? — спросила я ее.
— Да! — выкрикнула она мне в ответ.
— Хочешь я тебя обниму? — снова спросила я.
— Да! — всхлипнула она.
Мы обнялись на этой зимней лавочке. И заплакали обе уже совсем другими слезами. Выдохнули. Посидели еще. Стали замерзать, конечно.
Я снова сказала, что нам пора домой обедать и хорошо бы доехать до парковки на санках. А то на ручках маме тяжело. Дочь залезла на санки и молча доехала до машины.
Пожалуй, всё. Особой морали не будет. Просто вот такая история одной детской истерики.
И еще иногда мне кажется, что после той прогулки мы стали как-то ближе…
Авторский текст проекта @roditelstvo_pro.